Поздняя любовь «гадкого утенка»

Ре­жис­сер не стал ме­нять на­зва­ние пьесы (у него своя «позд­няя лю­бовь» к клас­си­ке), а лишь до­ба­вил со­кра­щен­ную до пер­вой и по­след­ней буквы фа­ми­лию дра­ма­тур­га «О-й», так, что слы­шит­ся вполне умест­ное в дан­ном слу­чае меж­до­ме­тие «ой». И, дей­стви­тель­но, пока дей­ствие раз­во­ра­чи­ва­ет­ся, пуб­ли­ка не од­на­ж­ды успе­ва­ет ойк­нуть – так необыч­но вы­гля­дят и же­сти­ку­ли­ру­ют пер­со­на­жи Ост­ров­ско­го.

В этот спек­такль нужно непре­мен­но «въе­хать»: неиз­вест­ные мо­ло­дые ак­те­ры в на­ро­чи­то эпа­таж­ном гриме бор­мо­чут-за­вы­ва­ют невнят­ный текст, в то время как по экра­ну тит­ра­ми пол­зут зна­ко­мые стро­ки Ост­ров­ско­го. На сцене – муж­чи­ны, пе­ре­оде­тые в жен­щин, и де­вуш­ки, иг­ра­ю­щие ста­ри­ков. По­на­ча­лу это слег­ка на­пря­га­ет зал, потом сцены, сме­ня­ю­щи­е­ся одна за дру­гой, так удив­ля­ют и за­хва­ты­ва­ют, что за­бы­ва­ешь о пер­во­на­чаль­ном непри­я­тии и глаз не мо­жешь ото­рвать от дей­ствия.

Спек­такль сде­лан в эпа­таж­ной гро­тес­ко­вой ма­не­ре, похож на стран­ную кло­у­на­ду, буф­фо­на­ду – чем даль­ше, тем смеш­нее и пе­чаль­нее.

Онуф­рий По­та­пыч, купец (Ве­ро­ни­ка Ти­мо­фе­е­ва) пре­под­но­сит огром­ную сви­ную ногу ста­рич­ку-ад­во­ка­ту (Алина Ход­же­ва­но­ва), так ска­зать, под­кла­ды­ва­ет сви­нью, пред­ло­жив об­стря­пать тем­ное дель­це с одной дол­го­вой рас­пис­кой. Чер­ные кляк­сы на полу и сте­нах слов­но под­чер­ки­ва­ют тво­ря­щу­ю­ся га­дость.

Тем вре­ме­нем, страш­нень­кая бро­ва­стая, очень вы­ра­зи­тель­ная ба­рыш­ня, как ска­за­но у Ост­ров­ско­го, «немо­ло­дая де­вуш­ка» Люд­ми­ла (Мария Смоль­ни­ко­ва) – влюб­ля­ет­ся в непу­те­во­го гу­ля­ку, сына хо­зяй­ки, в доме ко­то­рой они с отцом скром­но про­жи­ва­ют. Ее лю­бовь Ни­ко­лаю Шаб­ло­ву (Алек­сандр Куз­не­цов) не нужна, а вот пре­дан­ность спа­са­ет, и не раз. Ни­ко­лай чи­та­ет от­по­ведь влюб­лен­ной Люд­ми­ле своим вам­пир­ски алым ртом, свер­кая страш­ны­ми кро­ва­вы­ми гла­за­ми – и как та­ко­го кра­сав­ца за­быть?

Позд­няя лю­бовь спо­соб­на на все, даже на пре­ступ­ле­ние: «Разве чест­но опять бу­дить мои чув­ства? Ваш толь­ко один намек на лю­бовь опять под­нял в душе моей и мечты, и на­деж­ды, раз­бу­дил и жажду любви, и го­тов­ность са­мо­по­жерт­во­ва­ния... Ведь это позд­няя, быть может, по­след­няя лю­бовь; вы зна­е­те, на что она спо­соб­на... а вы шу­ти­те над ней…»

По­сколь­ку па­фос­ные ин­то­на­ции де­вят­на­дца­то­го века для мо­ло­де­жи столь же ар­ха­ич­ны, как и кас­сет­ный маг­ни­то­фон два­дца­то­го, по­след­ний тут на­гляд­но ис­поль­зу­ет­ся: из него до­но­сит­ся внят­ная пла­мен­ная речь Люд­ми­лы, ко­то­рая вне за­пи­си ше­пе­ля­вит также, как отец с одним зубом во рту. На сцене вор­ку­ют папа с доч­кой, а в зале яв­ствен­но слы­шит­ся кле­кот, будто дей­ствие про­ис­хо­дит на пти­чьем дворе (во­об­ще ас­со­ци­а­ции с «Гад­ким утен­ком» Бар­ди­на по­се­ща­ют не раз).

Все пер­со­на­жи этого кры­мов­ско­го спек­так­ля, кста­ти, го­во­рят на­ро­чи­то невнят­но, но па­ра­докс в том, что по­нят­но все. Неле­пые маски ду­рач­ка, кло­у­на, ка­ра­ба­са-ба­ра­ба­са здесь вполне умест­ны, они уво­дят зри­те­ля от ба­наль­но­сти бы­то­вой драмы, давно изу­чен­но­го сю­же­та, по­доб­ное можно найти у Да­ни­и­ла Харм­са, анек­до­ты ко­то­ро­го чаще всего груст­ны и страш­ны. А яркую Вар­ва­ру Ха­ри­то­нов­ну Ле­бед­ки­ну в соч­ном ис­пол­не­нии Кон­стан­ти­на Му­ха­но­ва и ко­ми­че­скую ста­ру­ху Фе­ли­ца­ту Ан­то­нов­ну Шаб­ло­ву, убе­ди­тель­но про­жи­тую Ев­ге­ни­ем Стар­це­вым, во­об­ще невоз­мож­но за­быть.

Клас­си­че­ско­го тек­ста А.Н. Ост­ров­ско­го в спек­так­ле, на удив­ле­ние, много, но во­дить к Кры­мо­ву на «О-го» школь­ни­ков, по­жа­луй, не стоит.

Зато те­ат­раль­ным гур­ма­нам у него все­гда есть чем по­жи­вить­ся. Спек­такль «О-й. Позд­няя лю­бовь» полон соч­ных ме­та­фор и мо­ло­до­го ху­ли­ган­ства, ко­то­рых все­гда ждешь от ШДИ во­об­ще и кры­мов­ских сту­ден­тов, в част­но­сти.