Гафт на Арбате (воспоминания об одном прекрасном вечере)
Мест в Большом зале Дома актера явно не хватало: Валентин Гафт редко балует публику свиданиями во внеурочное время. Накануне встречи он был не в духе: плохо себя чувствовал, капризничал, ужасно был недоволен, что согласился на этот вечер, потребовал убрать телекамеры, отказался от всех интервью, так что до последнего момента в Доме актера трепетали, боясь дышать в сторону народного артиста.
За минуту до начала вечера Валентин Иосифович согласился ответить только на один вопрос надоедливого журналиста: «Что вы приготовили к сегодняшнему вечеру?».- «Я эпиграммы давно прикончил, - сварливо отрубил Гафт, недобро сверкая глазами в сторону телекамеры, - И если люди пришли меня как эпиграммиста слушать, то они напрасно надеются, они уже все знают, что я написал. Каких-то несколько новых имеется. Я теперь пишу поздравления, а вместо эпиграмм сочиняю оды. Специально для вечера ничего такого необыкновенного не задумывал, - продолжал он, смягчившись, - Это – продолжение жизни, это – моя профессия, моя работа. Я так живу: хожу в театр, прихожу домой, иногда пишу. Меня на вечер в Доме Актера уговорила Маргарита Александровна Эскина, я пообещал, назначили день. А в этот день всегда плохо себя чувствуешь, но ради памяти я не мог отказаться. Вообще иногда стыдно: меня принимают за поэта, а я – такой театральный графоман...».
Перед началом вечера о нем с удовольствием согласилась поговорить Вера Васильева: «Когда мы с ним играли в спектакле «Женитьба Фигаро», он был очень неожиданным графом, не таким, каким потом публика привыкла видеть Ширвиндта. Когда я репетировала графиню и была такой нежненькой, смирненькой, он возмутился и сказал: «Что это за цирлих-манирлих! Они – муж и жена, у них земная страсть, любовь!». Я подумала, что он прав, что титул ничего не меняет». А Максакова сообщила, что «единственную похвальную эпиграмму Гафт написал когда-то ей и прочитала ее наизусть: «Он для нее – опора, стенка, и фигурально, и буквально, облокотившись на Фоменко, она играет гениально».
Наконец, Владимир Абрамович Этуш вывел на сцену Гафта со словами: «Позвольте вам представить человека, которого представлять не надо», и, повернувшись к нему, добавил: «Вы, Гафт, замечательный артист! Если я сейчас начну перечислять все ваши роли в театре и в кино, то для вашего участия в вечере уже времени не останется». Все засмеялись, и Гафт, оставшись один у микрофона, задумчиво посмотрел в зал, не зная с чего начать:
«Время такое печальное, умирают все подряд, хорошие люди, а мы вроде как веселимся". Но я хочу начать с пустяков, с того, как начал сочинять. В театре «Современник» я работаю немного, всего сорок два года (у нас и по полтиннику работают), посадили меня в гримуборную: слева - Олег Даль, справа – Валечка Никулин. Валечка Никулин в спектакле «Валентин и Валентина» играл прохожего, в конце у него потрясающий монолог был минут на сорок пять. Мне хотелось ему что-нибудь хорошее сказать, но нельзя ведь так просто подойти и брякнуть, что здорово, мол, играл. Я взял кусочек бумажки и написал: - «Ты так сегодня о любви сказал, что забеременел весь зал». Потом еще у одного актера украли дубленку, и я, чтоб он не очень расстраивался, написал: - «Вот так умрешь, а кто-то сдуру оценит только твою шкуру». Это было началом моих виршей.
Потом Гафт поведал, как на дне рождении одного скрипача прочел довольно острые строчки про личную жизнь, а Олег Ефремов посоветовал писать эпиграммы. И вот Гафт пошел писать эпиграммы.
Первую часть вечера звучали острые и едкие эпиграммы разных лет, зал реагировал на каждую хохотом и аплодисментами. Сначала Гафт рассказал историческую эпиграмму на Михаила Казакова, давно ушедшую в народ, потом выдал несколько продолжений, не столь известных. Юрий Никулин как-то назвал эту серию «длинным концом Миши Казакова». Потом Валентин Иосифович вспомнил как в старом ВТО на ул. Горького, где стены были исписаны актерами, увидел запись Андрея Мягкова на стыке между стенкой и потолком («как он туда добрался?»): - «Кто любит МХАТ больше меня, пусть напишет выше меня!». Гафт тут же приписал: «И Микеланджело творил под потолком, для вас обоих это место свято, лишь Бубка мог и то, если с шестом, побить твою любовь ко МХАТу. Какой порыв отчаянной души! Когда добьешься ты любви взаимной, об этом чуть пониже напиши».
Далее посыпались эпиграммы на Михаила Швыдкого, Вячеслава Зайцева, Евгения Евтушенко, Ускова и Краснопольского, Жириновского и др. известных людей.
Процитировал одно из стихотворных посланий Ролана Быкова: «Мой милый Гафт, мой нервный гений, храни тебя господь от тех, кто спровоцировал успех твоих незрелых сочинений». И стал читать лирические посвящения Владимиру Высоцкому, Евгению Светланову, Юрию Любимову, Ноне Мордюковой, Екатерине Максимовой, Игорю Моисееву, Алисе Фрейндлих. Вечер становился все серьезнее. «Живых все меньше в телефонной книжке». Пронзительные строки Аркадию Райкину, Осипу Мандельштаму, Фаине Раневской, Юрию Визбору, Булату Окуджаве, Гоголю, Маяковскому. Потом звучали просто стихи. Гафт читал по памяти больше двух часов. После бурных оваций поднявшегося как один зрительного зала на сцену вышли Вера Васильева и Людмила Максакова, сказавшая, что Гафт «сегодня выступил в совершенно новой роли, – в роли величайшего летописца, философа, поэта, и мудреца. Он очень верно расставил акценты нашей жизни: воспел все, что мы любим и высмеял все, что ненавидим».
21.12.2009