Игорь Верник: «Никто из девушек не похож на мою маму…» Игорь Верник рассказал о своем женском идеале
– Однажды накануне 8 Марта моя мама пришла в школу с цветами и направилась к кабинету математики. Но педагог закричала: «Нет-нет, Анна Павловна, я не хочу ваших цветов! Вадик – мальчик хороший, внимательный, толковый. А Игорь, ну, это просто невозможно!» И стала жаловаться на меня, как я вечно ерзаю на уроках, отвлекаю весь класс, много шучу. Когда она, наконец, выговорилась, успокоилась, то сказала: «Ну ладно, давайте ваши цветы…» Но мама отрезала: «Нет, вот теперь я не хочу вам их дарить». И ушла. Мама была совершеннейшей львицей в отношении нашей семьи. И любила нас сильно, – говорит Игорь ВЕРНИК.
«Дайте ему шанс…»
– Когда я стал встречаться с девушками, самым большим разочарованием было то, что никто из них на мою маму не похож. Я-то понимал, какой должна быть истинная женщина: невероятно теплой, нежной, ласковой, доброй, домашней и при этом очень яркой, содержательной личностью – с характером, со своим мнением, с прекрасным образованием. Что женщины бывают другими, стало для меня открытием. Поэтому когда я приводил девушек в дом знакомиться с родителями, папа старался их приободрить всем своим видом, как-то развеселить, а мама, наоборот, смотрела и молчала так, что девушки хотели провалиться сквозь землю. Еще бы! Посягали ведь на самое дорогое, на ее сына. Она и свободы нам хотела, и охраняла нас опять же как львица.
Мы с Вадиком – двойняшки, но у нас есть старший брат Слава (от первого маминого брака). И когда Слава учился в Школе-студии МХАТ, мама нас с Вадиком заставляла переписывать для него конспекты с лекциями по русской литературе, по истории, по эстетике и сама часто сидела ночами над толстыми тетрадями. Слава был не очень примерным студентом, и однажды его хотели выгнать из театрального института (что-то он напортачил с друзьями). Тогда мама пошла к ректору и при том, что была женщиной гордой и независимой, сказала: «Я готова встать перед вами на колени, прошу вас, дайте ему шанс…» Ректор потом признался Славе, что долго не мог забыть красивые голубые глаза нашей мамы, наполненные отчаянием.
Вылитая Дина Дурбин
– Она и в самом деле производила на противоположный пол ошеломляющее впечатление. Например, в юности ходила на свидания: на одном углу прощалась с одним мальчиком, а на следующем ее уже ждал другой. А позже ей стали говорить, что внешне она похожа на актрису Дину Дурбин. При виде мамы мужчины теряли головы, однако ни разу в жизни она не дала нашему папе повода для ревности. Была идеальной женой.
Познакомились они необычно – на елке в детском саду, где мама была музработником. Для новогоднего праздника ей, естественно, понадобился Дед Мороз. И на пороге появился выпускник ГИТИСа (мой будущий отец), которого мама нарочно пригласила заранее, чтобы оговорить детали сценария. Он был чрезвычайно удивлен: в его практике подобное случалось впервые. Мама заставила его прочитать вслух весь сценарий (серьезное отношение даже к несерьезному делу было для нее очень характерным: она ко всему подходила с высшей меркой, во всем старалась добиваться совершенства). Папу на роль утвердила, но сказала, что необходимо будет встретиться еще раз для репетиции. Так, на репетиции, между ними и вспыхнуло чувство. А поскольку таиться, скрываться и приспосабливаться для мамы противоестественно, то она сразу же призналась мужу, что полюбила другого человека, и папа увез ее к себе в маленькую семиметровую комнатку на улице Герцена. Так началась их совместная жизнь, продлившаяся больше пятидесяти лет.
«Фирменная» гречка
– Родители всегда понимали друг друга. Не были эгоистами. Думаю, в этом главная причина их счастливого брака. Мама уговорила нашего отца бросить театр, чтобы покончить с гастролями, благодаря чему он устроился режиссером на радио, а затем дорос до главного режиссера литературно-драматического вещания Всесоюзного радио (кстати, он единственный за всю историю радиорежиссер, удостоенный звания народного артиста).
Папе нравилось относиться к маме, как к божеству. Мне кажется, он с радостью насаждал ее культ в нашей семье и хотел, чтобы основой основ была именно мама.
Поэтому она принимала все решения в доме и курировала все вопросы, связанные с папиной работой, при том что и сама жила на полную катушку, работая в Музыкальной школе имени Прокофьева. Она часто устраивала со своими учениками представления в Большом зале консерватории и в Зале Чайковского. А по дому вечно ходила с фломастером и клеем – делала гигантские стенгазеты для музыкальной школы, рисовала, писала стихи, и папа немножко ей помогал.
А еще родители часто ходили на вечера, в гости к друзьям. И если папа относился к приглашениям легко, то для мамы подготовка к празднику превращалась в целый ритуал. Она сочиняла стихи, писала один вариант за другим, что-то напевала и нашептывала, а когда папа возвращался с работы, то они вместе разучивали что-то поздравительное на два голоса (мама режиссировала) и только после этого собирались в гости.
Однажды родители были в гостях у актера Павла Кадочникова, и там мама увидела кухонную мебель красного цвета. Она загорелась и сказала, что именно такой была ее мечта, и папа достал ей эту кухню, хотя готовить мама не любила, к еде относилась как к необходимости и лишь по праздникам готовила коронное блюдо – мясо с картошкой в красных глиняных горшочках. Но самым фирменным маминым блюдом была гречневая каша, которую мы ели на завтрак, на обед и на ужин, а если случался полдник, то и на полдник. А когда мама готовила борщ, это было событием. Папа говорил, что это фантастический борщ, и мы понимали, что борщ – вершина гастрономического искусства и высший пилотаж в еде.
Мама готовила в больших кастрюлях: на три дня гречки и на три дня – борща. И свою миссию относительно нас считала выполненной: мы были накормлены. Но странная вещь – с тех пор я много раз ел гречку, приготовленную известными поварами или девушками, старающимися меня приручить, пройти через желудок к моему сердцу, но такую вкусную гречку, как у мамы, никто приготовить не сумел.
«В один миг лишились тетрадей»
– Папа советовался с мамой даже в том, например, каких актеров и на какие роли брать. Помню, как он разговаривал с кем-то по телефону, а мама строчила ему подсказки, вырывая листы из наших школьных тетрадей, которые, как назло, оказались под рукой. Писала быстрым размашистым почерком фразы, папа их произносил, она слушала реакцию и мгновенно вырывала следующий лист… Так мы с Вадиком в один миг лишились тетрадей с готовым домашним заданием.
Впрочем, это было случайностью, азартом. На самом же деле мама предельно внимательно относилась к нашему образованию. Даже в Салтыковке на даче (папе предоставляли от радиокомитета маленькую комнатку и веранду) мама развешивала вырезки из газет – полезную информацию, содержательные примеры, любила цитировать Блока: «И вечный бой, покой нам только снится…», – я часто вспоминаю эти слова, для меня они стали мамиными. А еще: Quod licet Jovi, non licet bovi – «что можно Юпитеру, того нельзя быку» (мама ведь по первому образованию юрист, поэтому учила латынь в институте). С каждой зарплаты она старалась покупать мне, Вадику и Славе новые книги. Если мы с братьями ссорились, мама показывала нам три пальца: «Вот смотрите, три пальца у меня, какой ни надрежь, одинаково больно, вот так и вы для меня все трое – одинаково дороги, я вас всех одинаково люблю!»
А иногда восклицала: «За что это мне: вот живу с четырьмя мужчинами в одном доме, хоть бы одну девочку!» И в этот момент Вадик старался ее утешить – мог обнять, а мне это казалось проявлением слабости.
Когда я ребенком занимался в музыкальной школе, то всегда мечтал вырваться во двор к друзьям на хоккей или футбол, и мама придумала систему спичек. Она клала с правой стороны, где заканчиваются клавиши, десять спичек, я должен был отыграть упражнение и переложить спичку налево, она слушала, хотя могла в это время гладить или готовить, и тут нельзя было никак обмануть, потому что мама знала все. Когда спички заканчивались, начиналось мое свободное время.
Она так радовалась, когда мы в детстве с Вадиком играли в четыре руки на фортепиано, подбирали какие-то песни из репертуара Аллы Пугачевой, Джо Дассена. Замирая, не прощала никому даже шороха: в этот момент она была не счастливой мамашей, а серьезной и требовательной слушательницей.
«Будете вспоминать, будете жалеть…»
– Ее львиный характер (она Лев по гороскопу) проступал буквально во всем. Например, в десять вечера она могла начать уборку, и в этом процессе мы все должны были участвовать. Потом она падала без сил, и мы сознавали, как виноваты в том, что она сейчас лежит. Она привыкла, что все внимание должно отдаваться ей и не терпела непонимания, непослушания. Мама говорила: «Вот когда меня не станет, вот когда меня не будет, будете вспоминать, будете жалеть...»
Она была нетерпимым, но при этом очень отходчивым человеком. Ссорясь с подругами, говорила резкие, обидные слова, но как всякий сильный человек потом сама делала первый шаг к примирению. Недавно у нас в доме собирались ее подруги и вспоминали, какой Аня была мудрой, как она помогала им бесценными советами – жить и строить отношения с мужьями, с детьми, каким она была настоящим другом.
Кстати, мама терпеть не могла, когда ее звали бабушкой. Поэтому для моего сына и для сына Славы она стала Анечкой. И я этому очень рад, ведь мама так и не смогла состариться и с внуками держалась на равных. Она с удовольствием проводила с ними время: читала стихи, сказки, учила красиво говорить, занималась на фортепиано.
Без нытья и жалоб
– Когда папа стал ездить за границу (в ГДР, Венгрию и Чехословакию) – ставить спектакли на радио, у нас сложился целый ритуал: возвращаясь, он открывал чемодан, мы рассаживались – мама, старший брат Слава, Вадик, я. Папа доставал какую-нибудь вещь и бросал нам через всю комнату. Расстояние было маленькое, но успевало прозвучать: «Это – тебе, а это – тебе…»
Большинство подарков, конечно, предназначалось маме, остальное нам. Себе папа ничего не покупал, ему было важно, чтобы мама чувствовала себя счастливой, и папа был счастлив, что у него выдалась возможность привезти маме красивые вещи. Жили мы
довольно бедно, я помню эти разговоры о кассе взаимопомощи, когда речь шла о том, чтобы занять деньги снова, хотя надо было возвращать долг за прошлый месяц. Я помню, как мама шутила: «Спи скорей, подушку освобождать надо!» Это вполне соотносилось с нашей жизнью.
Еще одна мамина расхожая фраза: «Бедно живем, богато кашляем…» В родительском доме часто слышались разговоры о ломбарде, куда закладывали мамины сережки. И когда мамы не стало, оказалось, что есть всего несколько вещей, которыми она дорожила: это цепочка, кольцо обручальное и сережки из папиных часов. Нашему папе мамины родители подарили на свадьбу золотые часы, а через какое-то время папа сказал: «Ну что я ношу часы, когда ты мечтаешь о сережках?» – пошел и сделал из часов маме сережки. Вот с этим «богатством» она прожила всю жизнь, но это было не главным. Мы часто думаем с братьями о том, как же нас воспитывали родители, и понимаем, что воспитанием как раз было то, что мы просто видели, как родители жили, как общались между собой, с нами, с друзьями, то, как они относились к делу, к людям и как мама радовалась каждому нашему успеху. И еще: в нашем доме всегда все разговоры были со знаком плюс, а не со знаком минус. Никакого нытья. Только радость и позитив.
материал опубликован в журнале "Театрал" 5 Февраля 2013