Юрий Ряшенцев: "Я не верю людям, которые знают, как надо"

– Юрий Евгеньевич, у вас в новом театральном сезоне ожидаются две премьеры. Можно узнать о них поподробнее?

– 19 сентября в Большом зале Московской консерватории будет премьера оперы Александра Журбина «Альберт и Жизель» – сюжет известного классического балета. Журбину пришло в голову, что по жанру это ближе всего к опере. Мы с Галиной Полиди (жена и соавтор Юрия Ряшенцева. – «НИ») сделали либретто. Это очень интересное историческое время, но будет это не постановка спектакля, а концертное исполнение. В нем принимают участие популярные певцы, главные партии поют Басков, Максакова. Еще в Театре сатиры репетируется пьеса, название которой не утверждено еще, так что пока не скажу. Только недавно мы вернулись из Таганрога, и нас там спрашивали все, как поживает их любимый земляк Федор Добронравов. Так вот он и репетирует главную роль в этом новом спектакле.

– Что происходит в театре сегодня, с вашей точки зрения?

– Я совершенно не театральный человек. Последний спектакль, который я видел, был «Театральный роман» у Пети Фоменко, который он поставил вместе с Кириллом Пироговым. А перед этим даже не помню, когда был в театре.

– Вы ведь тоже сейчас работаете над Булгаковым?

– Да, мы с Галиной (Полиди. – «НИ») делаем инсценировку «Мастера и Маргариты» для Януша Юзефовича (известный польский режиссер, постановщик мюзиклов – «НИ»). Я отношусь к этому проекту с некоторой опаской, и вообще-то я был бы рад, если бы Януш поставил этот спектакль в Польше, хотя сам он как раз мечтает сделать его в России. В Москве мы посмотрели четыре спектакля «Мастер и Маргарита» в разных московских театрах, и каждый из них сопровождается кучей возмущенных реплик со стороны театральных людей, и сделать что-то, что устроило бы всех, невозможно.

– Еще год назад Януш Юзефович делился с «Новыми Известиями» тем, что пытается уговорить вас поучаствовать в грандиозном проекте. Значит, уговорил?

– Януш – замечательный мастер мюзикла и нас заразил своей идеей. А вообще действительно напрашивается музыкальное решение, будь то мюзикл или опера. Вот Александр Градский написал оперу. Пока нами сделан первый вариант, но их будет еще 18–20... Мне это показалось очень интересным, потому что в формате 3D у нас еще даже не видели спектаклей, а Юзефович в Польше уже поставил спектакль «Polita» (о Поле Негри – польской актрисе, которая сделала карьеру в Голливуде в эпоху немого кино).

– Юрий Евгеньевич, что вы можете сказать о современной драматургии?

– То, что раньше это никогда бы не называлось драматургией. Я не в укор это говорю, каждая эпоха имеет свой взгляд, свои каноны. Я боюсь, что я ретроград, поскольку новые идеи воспринимаю с опаской...

– А что сегодня происходит в литературе, в современной поэзии?

– В том жанре, в котором я существую, с ужасом могу сказать, что я не знаю никого из молодых. Не могу назвать ни одного поэта, хотя тщательнейшим образом читаю журнал «Арион», где печатаются новые поэтические имена. Кстати, интересно работает в верлибре его редактор Александр Алехин. Но вообще я отказываюсь принимать за стихи то, что сейчас называют стихами. Мне, например, было интересно читать Дмитрия Пригова, но я не могу это называть стихами, это что-то совсем другое. К постмодернизму я равнодушен, хотя должен сказать, что там было много талантливых людей. Было и есть. Понимаете, какая возникает вещь... Мне кажется неряшливостью то, что им кажется достижением и открытием. Допускаю, что виноваты не они, а я, что я излишне строг с рифмой, но когда люди рифмуют, как Светлов называл «солнце и собака», – то для меня это странно, и мне не кажется это удачным. То сопротивление, которое оказывает русский нерифмованный стих мастерам этого дела. Оно серьезней, чем кажется, хотя и у Блока были верлибры, и у Кузмина были верлибры, но Кузмин при этом боролся с безрифмицей и безразмерностью. Он делал конкретные вещи, которых я не вижу у ребят, которые сейчас этим занимаются.

– Кто же из молодых все же является для вас поэтом?

– Ну я боюсь такое определение давать. Но вот моих учеников могу назвать: Алексей Дидуров, увы, ныне покойный, потом Инна Кабыш и Елена Исаева. Но это все люди, у которых давно свои ученики. Лена Фанайлова – интересный автор. Дмитрий Быков одарен и хорошо воспитан на русском языке. Он чувствует музыку русского стиха абсолютно, существует в ней совершенно свободно, абсолютно не напрягаясь. Олег Чухонцев мне как-то сказал: «Диме романы надо писать в стихах...»

– Он ведь может на любую тему говорить стихами…

– Дело не в этом. Он внятный, в отличие от большинства, и давным-давно состоявшийся Мастер. Я к нему отношусь с уважением.

– А как вы относитесь к антологии поэзии, которую составляет Евгений Евтушенко?

– Женя делает замечательные вещи. Он человек широчайших взглядов. Я не знаю никого из поэтов, кто бы так широко и беспристрастно смотрел на людей, которые пишут стихи. Ему как раз и есть смысл издавать антологию. Он обладает потрясающими знаниями и объективным отношением ко всем, даже абсолютно чуждым ему поэтам.

– Вы были свидетелем разных эпох, оставаясь в стороне от групп и течений, всегда шли своим путем.

– Все течения и литературные группы на самом деле создавались для того, чтобы всем вместе скорее вломиться в Литературу, и выживали, как правило, «предатели» этих групп. Есенин предал имажинистов не в буквальном смысле, а потому, что ему стало тесно. Маяковский – футуристов, Заболоцкий расстался с обэриутами. Так было всегда. А я всегда был одиночкой. Но с другой стороны, меня всегда тянуло в команду, но не литературную. Может, потому я и в театр пришел: мне очень интересны живые талантливые люди вокруг. Я был счастлив, когда доводилось работать с талантливыми людьми других профессий: с Людмилой Гурченко, с Арменом Джигарханяном, с композиторами Лебедевым и Артемьевым…

– А в диссидентском движении не участвовали, никогда ничего не подписывали…

– Диссидентом я не был, хотя я дружил с Юликом Даниэлем и полностью разделял его точку зрения. По общественному темпераменту я человек стадиона, волейболист, футболист, поэтому на меня всякие разные управления внимания не обращали. Я не то, чтобы асоциален, но просто далек от политики…

– Не асоциален, но аполитичен?

– Я просто не верю людям, которые знают, как надо. Если это честные люди, то я им очень сочувствую. В стихах у меня можно найти очень резкие вещи, я никогда в жизни не употребил ни слова «коммунизм», ни «Ленин», ни «Сталин» – никогда у меня этого не было…

– И никто к вам не приставал по этому поводу?

– А чего приставать, меня просто не печатали, да и все. Потом понемножку стали подпускать, печатали два-три стихотворения в год. Если человек хочет зарабатывать деньги или славу, то последнее дело, чем он должен заниматься, это писание стихов. Стихи дают другое: лежа на диване, путешествовать во времени, по странам, в которых не бывал, в Древнем Риме, в Вавилоне, Ассирии… Сейчас мы были в Таганроге, так подходили люди за автографами: «Знаете, я так люблю «пора-пора-порадуемся на своем веку…», «Ланфрен, ланфра»…. Спасибо, что они хоть знают, кто написал эти песни. А стихи отдельно от песен мало кто знает.

– Есть любимые песни, написанные на ваши стихи?

– Та самая старая французская песенка «Ланфрен…» – одна из любимых, затем, конечно, «Арго», и песни из «Гардемаринов». Когда я их слышу по радио, то думаю: «А ничего написано…»

сентябрь 2012 года - газета "Новые известия"

https://newizv.ru/news/culture/13-09-2012/169739-poet-i-dramaturg-jurij-rjashencev