От Сони не только имя осталось
Новый рижский театр, которым руководит Алвис Херманис, приехал в Москву с большими гастролями. Они совпали с 10-летием работы режиссера на посту худрука, так что гастроли в некотором смысле можно назвать отчетными. В афише – три названия: «Соня» по рассказу Татьяны Толстой, а также «Латвийские истории» и «Звук тишины».
Начиная свой рассказ словами: «Жил человек – и нет его. Только имя осталось – Соня» – Татьяна Никитична Толстая вряд ли могла предполагать, что Соня никуда не исчезнет, а благополучно поселится на театральных подмостках и будет жить на сцене долго и счастливо.
Латышский режиссер Алвис Херманис превратил рассказ Толстой в эпическую поэму. Вместе с художником Кристине Юрьяне они любовно воссоздали довоенный быт маленькой ленинградской квартирки. Вот старый знакомый по фильмам и музеям буфет со всей необходимой кухонной утварью. Вот платяной шкаф с зеркалом, с полками, на которых аккуратно, по-стародевичьи, разложено нижнее белье, а на вешалках красуются нелепые, сшитые самой хозяйкой платья. Рукомойник с облезлым кувшином, печка с плитой, кровать с металлическими спинками и горкой подушек, круглый обеденный стол и венские стулья. Комната заставлена вещами и вещичками, видно, что живут в ней давно и собираются так жить всегда.
Спектакль начинается с предыстории. Введенные в пьесу воры долго возятся с замком, нетерпеливо роются по ящикам и шкафам и, не найдя ничего ценного, вдруг стягивают капроновые чулки с головы. Евгений Исаев превращается в рассказчика, комментирующего каждое действие Гундарса Аболиньша, которому поменяют «рабочую одежду» (рыночный костюм «Адидас» и кроссовки) на женскую комбинацию, нелепое голубое платье в мелкий цветочек, х/б чулки с резинками и огромные стоптанные туфли.
Гундарс Аболиньш преображается в толстую, несуразную старую деву и мелкими бабьими движениями передвигается по кухне, готовит торт, тут же вкусно поедаемый рассказчиком, смешно подготавливает курицу к духовке, любовно делая ей массаж бедер. Все это сопровождается рассказом о непутевой жизни Сони, впрочем, приносящей некоторую пользу знакомым (лучше нее никто не посидит с детьми, не приготовит стол и т.п.).
Но вот наступает время кульминации: знакомые во главе с Адой (имя – значащее) сочиняют Соне письмо от вымышленного влюбленного в нее Николая. Сонные Сонины глаза вспыхивают, и лицо освещается романтическими мечтами и желаниями. Завязывается страстная переписка. С какой изобретательностью Соня находит милые пустячки, чтобы послать любимому, как пылко она смотрит на луну в назначенное время виртуального свидания. К этому моменту совершенно забываешь, что Гундарс Аболиньш – крепкий мужчина, такой трогательной и заботливой стала его героиня. Роль его тем более выразительна, что режиссер не дал ему сказать ни одного слова.
Развязка случается, когда уже в блокадном Ленинграде Соня варит содранные со стены куски обоев, кожаный башмак. На своей широкой груди с большим любящим сердцем хоронит баночку томатного сока и тащится на другой конец города, чтобы спасти Николая от страшного голода. В это же время умирающая Ада «убивает» выдуманного ею влюбленного, пишет жестокое письмо осточертевшей Соне.
Но разве могли вовремя доходить письма в такое страшное время? И счастливая Соня, чувствуя себя особенно нужной, вливает в бесчувственный рот прикрытого горой одеял возлюбленного несколько живительных капель сока и уходит с ведром за водой, чтобы никогда не вернуться. «Бомбили в тот день сильно...»
На этом рассказчик умолкает. На сцене – снова два грабителя. Они суетливо запихивают добро в большие клетчатые сумки и покидают сиротливую комнату.
Тишина и долгие аплодисменты. Новый рижский театр оставляет нам не только имя человека. Что-то еще, очень важное, человеческое.
http://www.ng.ru/culture/2008-04-23/16_gastroli.html
23.04.2008